Человек и лошадь

Сегодня трудно себе представить, что каких-то 30-10 тысяч лет назад в степях Евразии среди океана степных трав кипела буйная дикая жизнь: рядом миролюбиво сосуществовали тысячные стада бизонов, лошадей, куланов, антилоп. Из предгорий в долины спускались табуны козлов, баранов и яков, берега полноводных рек населяли тучные туры и изящные забайкальские бубалы, изображения которых мы можем увидеть лишь на наскальных рисунках.

В лесостепях обитало огромное количество лосей, благородных и северных оленей, кабанов, на границе с пустынями паслись добродушные великаны-верблюды, легкие куланы, в небе шумно проносились стаи садж и дроф, из нор тут и там торчали столбиками сурки. К этому богатству животного царства степей Евразии нужно добавить мириады мелких и крупных грызунов, а также хищных зверей, степных птиц, пресмыкающихся и земноводных. Все это великолепие венчали монстры животного мира - мамонты и шерстистые носороги, исчезнувшие совсем недавно - 20-30 тысяч лет назад. Казалось бы, никакая степь не способна выдержать пресс такого многообразия животных, но она выдерживала и процветала, находясь с животным миром в динамичном равновесии.

Естественные изменения природных условий степей в плейстоцене носили циклический характер - похолодания чередовались с потеплением, и животные к этому успешно приспосабливались. Незначительные изменения фауны происходили в межледниковое время из-за развития участков лесостепи в степной зоне. Но все эти изменения не могли приводить к вымиранию сотен тысяч животных десятков видов, которые и по сей день могли бы существовать. Что же было причиной исчезновения этих природных богатств?

Около двух миллионов лет назад, в вилла-франкскую эпоху в Евразии (Средиземноморье) появился еще один "фактор", сыгравший решающую роль в закате истории степей, копытных и последних диких лошадей. Это был древний человек, чьи памятники культуры сегодня широко известны на континенте. В Азии древний человек появился позднее. Первые стоянки, найденные недалеко от современного Пекина в местечке Чжоукоудянь, ученые относят к нижнему палеолиту (700 тыс. лет до нашей эры). Древний человек оставил о себе память в виде двусторонне обитых галек и обожженных костей животных. На месте более поздних стоянок мы находим вместе с костями животных гораздо более полно обработанные камни - чопперы, отщепы, нуклеусы, скребки. И, наконец, на местах стоянок поздне-палеотического человека (20 тыс. лет до нашей эры) появляются петроглифы - зачатки и хранилища культуры Homo sapiens.

В Европе одним из самых знаменитых памятников стала, пожалуй, пещера Ласко во Франции, обнаруженная совершенно случайно четырьмя мальчиками, решившими обследовать яму, открывшуюся под корнями поваленного дерева. Здесь, на сводах нескольких огромных залов, цветными глинами выполнены изображения (датируются 20 тыс. лет назад) лошадей и бизонов. Уже в первом зале - "Зале быков" - изображена вереница скачущих лошадей. Это удивительные, будто бы движущиеся изображения, выписанные светлой и золотистой охрой с черной контурной обводкой. Тонкий рисунок передает не только особенности строения лошадей, но и перспективу. На одном из "фризов" также изображены лошади. Но что это? Они низкорослые, темные, с большими головами и по всем признакам напоминают британских вороных пони. Значит, древний художник наблюдал различные формы лошадей - более крупных, светлой буланой масти, сформированных в степях, и низкорослых пони, образовавшихся в менее благоприятных условиях предгорий и полупустынь.

Дикие лошади и пони (пещера Ласко, Франция, Мадлен)

Пещерная живопись показывает, что в Европе хорошо уживались несколько форм лошадей, подобно тому, как сейчас в Африке живут рядом различные подвиды зебр. По рисункам можно узнать тяжелых плейстоценовых лошадей и мелкие формы типа пони.

Тяжелая европейская лошадь (грот Лафонт де Гауме, Франция, Мадлен). Рис. автора

Некоторые изображения очень сходны с обликом лошади Пржевальского: стоячая темная грива, желтоватая окраска меха, белый живот, светлая морда. Но поскольку ни черепов, ни костей форм лошадей, близких лошади Пржевальского, в Европе не найдено, остается признать, что этот "дикий тип" окраски (отмеченный еще Ч. Дарвином, вообще не видевшим диких лошадей, но предположившим их признаки) был характерен для широкого круга плейстоценовых лошадей.

Как видим, наскальные изображения интересны не только археологам, они могут помочь и в составлении биологической летописи Земли. Как правило, рисунки древних художников настолько точны, что позволяют определить не только род и вид изображаемых животных, но даже подвид, половые и сезонные их отличия! По этим образам можно судить о времени существования и исчезновения различных форм животных в тех или иных географических зонах планеты. Так, в Сахаре на фресках Тассили археолог Анри Лот нашел животных, совсем не подходящих для сегодняшних условий этой пустыни, - жираф, антилоп, зебр, бегемотов. Ныне все они - обитателивлажных саванн. Не означает ли это, что в пустыню Сахара превратилась совсем недавно?

Дикая лошадь Европы. Пещера Ласко. Франция. Мадлен. Рис. автора

Но вернемся к искусству человека, жившего в плейстоцене Центральной Азии. С одной стороны, наличие наскальных изображений лошадей в тех или иных провинциях региона позволит продолжить поиск зон их распространения в плейстоцене и выяснение границ ареала. С другой стороны, нам интересно отношение древних людей к миру природы как источнику ценностей материальных и духовных и их отношение именно к дикой лошади как носителю определенных качеств. В связи с этим обратимся ко времени появления петроглифов.

Центральная Азия - это страна не только великих пустынь, но и великих гор - хребтов, скал, пещер и ущелий. А поскольку материал, из которого все это вылеплено природой, - камень, именно на нем древний человек и запечатлел свои образы и письмена. Его вниманием не была обойдена ни одна более или менее приметная скала, ущелье или глубокая пещера. Поэтому сегодня, говоря фигурально, Центральная Азия - это огромная библиотека, в которой книги беспорядочно рассыпаны где попало, ожидая дня, когда кто-нибудь прочтет и расшифрует их.

Фигурки на камне процарапывались, вырезались контурами или силуэтами, а иногда выполнялись охрой. В отличие от европейских, азиатские петроглифы состоят из одних контуров, без заливки внутреннего пространства краской, по цвету иной, чем сам контур. Все это было выполнено в глубоких пещерах, скрыто от постороннего взора. Поскольку в одних и тех же местах наслаивались изображения разных эпох, можно предположить, что это - древние святилища, служившие людям на протяжении сотен поколений. Такие святилища обычно находят в местах, потрясающих современного исследователя дикой красотой. Это суровые фантастические скалы в обрамлении яркой зелени и кристальной чистоты родники. Здесь изобилие дичи, рыбы, ягод. В сознании человека прошлого горные духи, которых он боялся (уважал) и хотел задобрить, населяли именно такие живописные и богатые природой места.

Наиболее хорошо известны петроглифы пещеры Хойт-Цэнхэрийн-Агуй. Она карстового происхождения и расположена в районе города Кобдо, в Монгольском Алтае. В глубине пещеры, в нишах, защищенных от людей и животных, на розовом и белом мраморовидном известняке хорошо видны изображения фигур животных, кабаллические знаки, рога, множество линий непонятного нам назначения. Все это выполнено охрой различных цветов - от красного до коричневого. Здесь можно узнать азиатских антилоп, баранов-аргали, козлов, лошадей, слонов, верблюдов, рыб, змей, страусов, причем последние более всего похожи на страусов эму из Австралии и нанду из Южной Америки.

Изображения лошадей достаточно четко выполнены красно-коричневой краской. По контуру тела, стоячей гриве и хвосту они похожи на лошадей Пржевальского.

В этой и других пещерах эти животные чаще всего изображены табунками по три-четыре, пять особей, и в движении табунков присутствует как бы скрытый ритм, определяемый расположением фигур, согласованностью движений. Плавность и легкость линий, подчеркивающих основные функциональные объемы фигурок, особенности строения тела, гривы и т. д., позволяют нам увидеть философию древнего человека, основанную на признании величия и значимости законов природы, не терпящей скачков. В ней все происходит медленно, постепенно, но неотвратимо. По отношению же к лошади все более подчеркивается на рисунках ее культовое значение. Видимо, здесь стоит вспомнить представления древних о происхождении людей от животных-предков, союзе женщины-прародительницы с животным-лошадью, переселение душ умерших в копытного зверя - хозяина степей.

Дикие лошади Азии (пещера Хойт-Цэнхэрийн-Агуй в МНР; палеолит). Рис. автора

Эти символические изображения, оставленные нам древним человеком, отражают формирование абстрактного мышления и, как следствие, - появление мира мифологии как сути идеологии родового общества. В тесном мирке пещеры уместилась модель Вселенной: земной шар - в виде млекопитающих, в основном копытных, небесный свод - в образе птиц и подземный мир - в образе рыб и змей. Главный персонаж древнего пантеона - копытные звери и в первую очередь лошадь, а уже за ними вторым по значимости шло изображение человека!

Часто изображения копытных показаны в соединении с женщиной - источником жизни. Здесь женщина-мать выступает не только как прародительница, но и как олицетворение многообразных связей с животным-предком, животным - источником существования. Ассоциации образа женшины связаны с рождением и смертью, очищением кровью, огнем. Поэтому силуэты лошадей в соединении с образом женщины выполнены красной охрой. Так возникал культ плодородия, совмещавший в себе два образа - матери и зверя. И в этом мы видим глубокий смысл. Дело в том, что система родовой мифологии и повседневный опыт показывали человеку, что он - производное от какого-то зверя, часть мира дикой природы. Поэтому каждый (или все племя) выбирал себе предка - лошадь, медведя, волка, которому поклонялся, которого чтил и уважал. Человек признавал за зверем его право на существование, видя, что все эти бегающие, летающие, плавающие и ползающие существа наделены такой же жаждой жизни и продолжения рода, как и он, а по гармонии, скорости передвижения, чуткости, способности летать и плавать превосходят его! Значит, в природе есть такие силы, которых он не знает и знать не может. Но, соблюдая "правила игры", свод законов, определяющий жизнь племени среди природы, он выживет и с ним ничего плохого не произойдет.

Неудивительно, что мифы и сказания древнего человека Азии были населены множеством животных, которых он видел ежедневно и хорошо знал. Одних он боялся, других - нет, но, без сомнения, относился уважительно ко всему живому. Он видел примеры гармоничного единства зверей с окружающей их природой, в которой все тесно взаимосвязано. Ведь чем милостивее природа к долинам и предгорьям, тем богаче их луга и степи. А чем они богаче, тем тучнее стада копытных, пасущихся на них, тем больше у них рождается малышей, тем они круглее, упитаннее и жизнеспособнее. А чем тучнее стада, тем больше добычи для племени, тем больше человеческих детенышей доживет до следующего года. Поэтому нужно благодарить и еще больше задобрить духов гор и долин, чтобы они и завтра дали жизнь табунам лошадей, стадам бизонов и антилоп, пасущимся в степях, тучам птиц, летающим в небесах, и стаям рыб, плавающим в реках.

Как видим, идея единения с миром дикой природы своим логическим продолжением уже выходит на идею его сбережения. Никогда древний человек (и это показывает жизнь современных примитивных неолитических племен) не поднимет руку на самку с детенышем, на нерестящуюся рыбу, на зверя, который уже лишний в охотничьей добыче. Возможно, не все мои соотечественники понимают, что такое "лишний". Как это - лишний? Давай еще! Не беда, что закрома полны - бей его, зверя! Придется им напомнить, что истоки их психологии заложены в идеалистической парадигме Платона, означающей, что человек - суть, центр и господь Вселенной, а не ее часть. И воспитана она была уже гораздо позднее, с появлением монотеизма - религий, основывающихся на едином боге.

Изображения диких лошадей отмечены в южных предгорьях Хентея, на востоке Монгольского Алтая, в Джунгарии, на территории Гоби, т. е. в районах, входящих в ареал их предка - санменской лошади.

Статистический анализ всех основных местонахождений древних наскальных рисунков позволяет увидеть, что наибольшее предпочтение древние художники отдавали лошадям. В общей структуре "звериных изображений" они составляют в среднем 30 процентов и конкурировали с ними только изображения антилоп - джейранов, сайгаков и др. Наибольшее число изображений (около 50 процентов всех фигур зверей) найдено в опустыненных степях и горных лесостепях, гораздо меньше их (22-24 процента) в сухих степях и пустынях.

Учитывая, что анализ произведен для позднего палеолита и начала неолита, мы можем сделать вывод, что несмотря на еще малую численность человека в Азии в то время, ареал диких лошадей начал разрываться, и они стали вытесняться со своих исторических местообитаний. В то же время нужно сделать поправку на прогрессирующий процесс изменения климата, при котором зеленые равнины плейстоценовой Азии очень быстро превратились в современные пустыни.

По мере того, как человечество в Азии становилось все многочисленней, а сам человек - все сильнее и независимее от сил природы, менялось и его отношение к ней. С развитием первобытного общества росла его потребность в продуктах охоты. Если в преддверии неолита наскальная живопись Центральной Азии изображает только духов - предков, солнце, луну, звезды (пантеон мироздания) и нет еще бытовых и охотничьих сцен, то позднее, в эпоху бронзы, происходит кардинальный перелом в сознании древнего человека. Появляются изображения домашних животных, колесниц, запряженных лошадьми, луков и стрел, воинов.

Появление домашних животных существенно изменило отношение человека к диким лошадям, ведь дикие жеребцы отбивали табуны одомашненных кобылиц, нападали на повозки и верховых. Поэтому, несмотря на уважение к дикой лошади как популярному образу древних мифов и сказаний, человек эпохи бронзы, став собственником домашнего скота, вбил первый клин между миром человека и миром природы. С этих пор между дикими лошадьми и человеком Азии уже не было единства, согласия и гармонии. Они встали "по разные стороны баррикад".

Что он мог, тот древний охотник, с его примитивными копьями и луками? - могут спросить меня скептики, живущие в мире современном, с его машинами, самолетами и нарезным оружием. Отвечаю. Современное копье, брошенное рукой профессионала, пролетает сегодня почти 100 метров. Североамериканские индейцы бросают свои "примитивные" копья и сегодня на расстояние до 50 метров, а с помощью метательной доски - на 70-80 метров: вполне достаточно, чтобы, подкравшись, поразить любое копытное животное. Стрела из тяжелого лука тех же индейцев поражает цель, отстоящую на 300-400 метров, причем на этом расстоянии стрела с костяным наконечником пробивает насквозь человека, лошадь и даже бизона! А ловушки, на которые так изобретателен человек? Это и ловчие ямы на звериных тропах, петли и луки, настороженные на зверя. А загонка табунов лошадей на лед или край обрывов, когда они "сыпались" вниз и разбивались о камни насмерть?

Все это было, поэтому уже к началу неолита дикие лошади были вынуждены оставить наиболее удобные участки степей: долины рек и озер, оазисы у источников, предгорные долины. Лошади вытеснялись на границу ареала, а внутри него - в пустыни. На западе их ареала, в сегодняшнем Казахстане, найдены останки лошади Пржевальского в Целиноградской и Карагандинской областях, на востоке - это окраины пустыни Гоби, Алашань и Ордос.

Этот процесс усилился с появлением в Азии скотоводства, верховых и упряжных лошадей. В древних книгах описаны многодневные охоты-экспедиции за дикими лошадьми. Такие охоты сопровождались выездом правителей, празднествами и по сути были проверкой и демонстрацией молодыми воинами своей ловкости и сноровки.

В среде кочевых народов Центральной Азии, бывших зачастую всю жизнь на военном положении, охота, как прелюдия к войне, была, по выражению Рашид ад-Дина, "высшей радостью и наслаждением для мужа". Владение лошадью и стрельба из лука - вот качества, ценившиеся в монгольском обществе и в мирное, и в военное время. И в древности, и в средневековье многие скотоводы были одновременно и охотниками. Само собой разумелось, что каждый воин должен быть прежде всего метким стрелком. Стрельба из лука была массовым военным искусством в течение всех средних веков, так как лук и стрелы были основным оружием монгольской армии вплоть до века двадцатого, когда здесь наконец появились ружья.

В древних книгах упоминается и об употреблении кочевниками в пищу конины. С развитием скотоводства основную роль, конечно, стало играть мясо одомашненных животных. Всех животных монголы подразделяли на животных с горячим дыханием - овцы, лошади и с холодным дыханием - все остальные. Мясо первой группы считалось более полезным для человека и более престижным, из него готовили праздничные блюда, в основном осенью, при массовом забое скота. В обычное же время монголы в пищу употребляли молочные продукты - различные виды брынз, сыров, айрик (кумыс).

Традиционно в среде монголов было и употребление "живой крови". В монгольской армии времен великих завоеваний каждый воин мог иметь до 18 лошадей. Во время быстрых и скрытых переходов, чтобы не тратить время и не выдавать себя, воины не устраивали очагов, не жгли костров, а пили кровь своих лошадей. Выбранное животное они связывали, валили на землю и на венах шеи делали надрез. Кровь сцеживали в бурдюки или пили ее прямо из ран. Тибетцы еще добавляли в такие "кровяные блюда" масло и сыр.

Видимо, здесь стоит сказать и об отношении кочевников к домашним лошадям. Если на Ближнем Востоке мы видим примеры самого бережного, почти трепетного отношения к лошади, образцом чему может служить то, что арабы ценили лошадей своих больше, чем жен, то в Центральной Азии все наоборот. Проскакав 20-50 верст до юрты соседа, арат привязывал коня на солнцепеке и тот мог так простоять сутки и более. О том, чтобы кормить или поить коня, не могло быть и речи. В крайнем случае в табуне вылавливали следующую лошадь. Еще хуже было положение лошадей уртонной службы (почтовых и прочих перевозок), которых загоняли зачастую насмерть. Об этом сообщалось всеми европейцами, побывавшими в Центральной Азии в прошлых веках (и к сегодняшнему дню положение в целом не изменилось).

В Азии, вступившей в феодализм, отношение к миру природы резко изменилось, стало более потребительским. Общество первобытное не имело накоплений и брало от природы только то, что ему нужно для выживания. Общество феодальное с развитыми товарно-денежными и собственностными отношениями стало для природы безжалостным катком, оставляющим после себя пустыню.

К началу нашей эры и в средние века дикие азиатские лошади все еще водились в Средней и Восточной Монголии, у южных предгорий Хентея. На юге они доходили, видимо, до Бейшаня и Кашгарии. К XIX веку ареал сократился еще больше и был ограничен уже одной Джунгарией. Есть упоминания современников, что лошадей встречали на западе в Зайсанской котловине, а на востоке - в Цайдаме и на ЭдзинГол, но это были окраины ареала.

В конце XIX века, когда в Азию уже проникли европейцы, охотившиеся на диких лошадей, северная граница ареала последних проходила по реке Урунгу и южным склонам Монгольского Алтая, а южной границей служили северные склоны Тянь-Шаня. Поскольку в центре Джунгарии находятся обширные пески Дзосотын-Элисун (охряные пески), лошади предпочитали держаться в предгорьях, так что фактически зона их нахождения была еще меньше.

К 40-м годам нашего века лошади остались только в одном месте Джунгарии - на южных склонах Монгольского Алтая, в Джунгарской Гоби, причем даже не вся она, а только часть ее была населена дикими лошадьми. С юга этот квадрат был ограничен хребтами Байтаг-Богдо, Ихэ-Хавтагийн, Тахийн-Шара-Нуру, а с севера - склонами Монгольского Алтая, спускающимися к котловине Барун-Хурай, реками Булган и Урунгу. На западе граница шла по девяностому меридиану, на востоке - по "перемычке", горному хребту Хувгийн-Нуру, отделяющему впадину от преддверия Заалтайской Гоби. В середине 40-х годов около хребтов, ограничивающих ареал с юга, в последний раз были пойманы дикие жеребята, с одним из которых мы еще познакомимся. В этом же районе с отдельными лошадьми и с маленькими табунками люди встречались до 70-х годов. С тех пор о их присутствии здесь ничего не известно.