XXII. Пугливый лошади

Когда видъ какого-нибудь предмета или звукъ такъ удивилъ лошадь, что она замялась, остановилась, или повернула назадъ, ее сейчасъ называютъ пугливой. Къ счастью, не все лошади пугливы, но испугаться, смотря по своей впечатлительности, можетъ всякая лошадь. Впечатлительность лошади можетъ и должна быть ослаблена и даже притуплена выездкой. Если во время выездки не обращаться съ ней жестоко, не заставлять ее грубо, во что-бы то ни стало, идти на испугавшiи ее предметъ, а напротивъ ободрять и успокаивать, то лошадь привыкнетъ видеть во всаднике защитника, установится обоюдное доверiе и она все менее и менее будетъ поддаваться испугу.

Надо взять за правило никогда не битьлошади, когда она чего нибудь боится, но напротивъ, надо предупредить испугъ, успокоить и ободрить ее.

Лошадь мало соображаетъ, но хорошо помнитъ. Она запомнитъ, что ее побили, когда она увидела и испугалась такого-то предмета. И предметъ, ее испугавшiй, и наказанiе сольются въ одно и, когда она снова увидитъ тотъ-же предметъ, то ожидая наказанiя она не только будетъ пугаться, но станетъ бояться и постарается какъ нибудь отделаться отъ наказания. Не все пугливыя лошади пугливы въ одинаковой степени и выражаютъ испугъ одинаково. Иная пугается больше съ одной стороны, чежъ съ другой. Принято говорить: лошадь пуглива справа или пуглива слева. Какерлаки большею частью пугливы.

Иногда считаютъ лошадь пугливой, а на самомъ деле она только играетъ. Лошадь чувствуетъ необходимость размять мускулы, расправиться. Она, какъ ребенокъ при перемене урока, резвится сама не зная отчего. Ни ласкать, ни наказывать тутъ не за что, а просто надо промять ее хорошимъ ходомъ. Пройдя километра три, четыре, она утихнетъ. Бываютъ лошади, которыя отъ природы всегда и чемъ-нибудь, такъ сказать, озабочены, ко всему приглядываются, прислушиваются, отъ каждаго пустяка делаютъ прыжки, - жмутся въ сторону. Такой лошади надо задать хорошую работу, отъ которой она утихнетъ, а во время работы следуетъ ее, какъ можно чаще, ласкать, отъ чего она ободрится.

Объ испугахъ лошадей говорятъ безконечно, но я еще кое-что прибавлю: некоторыя лошади боятся всего, что выше ихъ головы, т. е. омнибуса, высокихъ перилъ, воротъ и т. п., а на все, что ниже ихъ головы, не обращаютъ вниманiя. Точно оне боятся за свою голову. Другiя, наоборотъ, боятся тени или солнечнаго луча на земле, лужи, ручья, кучи камней. Иная боится всего, что у нея назади, т. е. чего она не видитъ, но чувствуетъ или слышитъ за собой: собаки, экипажа, лошади, ребенка. И для такихъ лошадей, советую одно и тоже - ободрять ихъ и не выходить изъ терпенiя.

Когда вы замечаете что-нибудь, чего лошадь должна испугаться, не только не заставляйте ее силой идти на страшный для нея предметъ, но напротивъ, сначала отъезжайте отъ него и затемъ, такъ сказать, убеждая ее, подводите къ нему потихоньку, не спеша. Иногда, на это можетъ потребоваться и несколько дней. Близко къ предмету испуга подъезжать не надо, такъ какъ лошадь можетъ закинуться и повернуть назадъ, а разъ она повернула назадъ, то ее придется наказать. Наказанiе, въ этомъ случае, будетъ темъ более неуместно, что лошадь наказана за закидку, которую ни подъ какимъ видомъ нельзя допустить, а не за испугъ. Разобраться лошадь не будетъ въ состоят и и станетъ не только пугаться, но уже и бояться. При этомъ опять повторяю, что никогда не следуетъ наказывать лошадь за испугъ.

Есть лошади, которыя только притворяются пугливыми, а на самомъ деле оне норовисты. Всякая лошадь привязана къ конюшне и всегда охотнее возвращается домой, чемъ выезжаетъ изъ дому. У иной лошади конюшня всегда на уме. Воспользовавшись какимъ-нибудь пустякомъ, лошадь начинаетъ заминаться и, если всадникъ оплошаетъ, то она разыгрываетъ испугъ и поворачиваетъ кругомъ. Таже самая лошадь, возвращаясь домой, и идя по той-же дороге, ни на что не обращаетъ вниманiя и ничего не пугается. Заметивъ эту уловку лошади, надо ее строго наказать и взять и вести твердо въ поводу.

Когда лошадь закинулась или повернулась назадъ, то ставить ее на место и направлять надо поводомъ и шенкелемъ одной стороны. Положимъ, лошадь закинулась вправо. Чтобы поставить ее на место, надо натянуть и нажать влево правый поводъ и нажать правый шенкель. Въ данномъ случае, натянутый правый поводъ, поворачивая голову лошади вправо, задерживаетъ правое плечо ея, а нажатый въ то же время правый шенкель, не даетъ ей валиться вправо. При закидке лошади вправо, корпусъ всадника отбрасываетъ влево. Для удержанiя равновесiя онъ долженъ сильнее опираться на правую ногу. Обыкновенно, большинство ездоковъ, прибегаетъ къ левому поводу, чемъ еще более облегчаетъ лошади возможность отваливать задъ вправо. Лошадь, не видя куда она валится, можетъ, или натолкнуться на что нибудь, или, куда нибудь свалиться.

Если лошадь закидывается, то закидывается всегда въ одну и ту же сторону и передъ закидкой сначала поворачиваетъ въ эту сторону голову. Въ этотъ моментъ я советую, размашисто ударить ее по носу стэкомъ. Испытавъ несколько хорошихъ и верныхъ ударовъ, лошадь не только перестанетъ закидываться, но будетъ бояться одного вида стэка. Я не люблю хлыста вообще. Увереннаго удара, по гибкости его, особенно по левой стороне, нанести нельзя, а въ данномъ случае, можно попасть и по глазу. Стэкъ длиной отъ 40 до 5° сентиметровъ куда лучше^*.

^* (Въ моихъ рукахъ былъ одинъ жеребецъ, норовистый и чертовски кусавшiйся, непрiятнее котораго никогда не встречалъ. Въ продолженiи первыхъ шести недель выездки, я съ нимъ кое-какъ ладилъ. Когда пришло время ставить его въ сборъ, т. е. трогать шпорой, онъ со всего размаха падалъ на колена, поворачивалъ голову и старался схватить меня зубами за ноги. Приходилось убирать ноги назадъ; шпорой нельзя было действовать и кусака торжествовалъ надо мной. Придумалъ я вставить въ поводья железные прутья, сорока сантиметровъ длины. Теперь, думалъ я, онъ меня не достанетъ и я съ нимъ справлюсь. Какъ ни въ чемъ ни бывало, лошадь бросилась на колени, но увидя что достать меня не можетъ, въ бешенстве стала кусать самое-себя за грудь. Кусай, думалъ я. Въ конце концовъ тебe станетъ больно и ты утихнешь. Но ничуть не бывало, лошадь вырывала на себе куски мяса и если бы удалось ей сбить меня съ седла, то она несомненно растерзала бы меня. Наделъ я на грудь жеребца толстый кожанный нагрудникъ. Черезъ несколько дней отъ него остались клочья. Наконецъ, додумался я надеть на него железный намордникъ. Кусаться ему стало невозможно и онъ начиналъ стонать. Продолжалъ я его выезжать въ манеже г-на Гостъ Сын., Avenue Malahof № 78. Много разъ г. Гостъ былъ свидетелемъ борьбы моей съ этимъ жеребцомъ, борьбы, которую я велъ одинъ на одинъ; работаю я всегда одинъ безъ помощниковъ; у меня даже нетъ настоящаго конюха для моихъ лошадей. Это можно проверить въ конюшняхъ: Latuy' Rucent, Quarteron, и de PEtoile, гдe стояли мои лошади.)