Я ездил верхом!

- А сам-то городской?

- Угу.

- А коней, значит, уважаешь? - Это конюх спрашивает.

Спрашивает потому, что я повадился из пионерского лагеря за несколько километров в деревню на конюшню бегать, в дверях стоять.

Иногда скажут: "Эй, пацан, принеси хомут!" или: "Парень, сбегай воды принеси". Ну, вроде я при деле. А иной раз скажут: "Чего тут торчишь, беги в лагерь, тебя небось там обыскались". Ну, я тогда уйду.

Мальчишки коней в ночное гоняют, а я им завидую, как они скачут по деревне и локтями болтают.

Мальчик на коне

Я тоже так хочу, но мне в ночное нельзя - режим лагеря не позволяет. Хотя, казалось, позови они меня, я бы из лагеря через печную трубу ушел, через замочную скважину убежал бы, только к коням поближе.

- Стал-ить, имеешь к лошади любовь? - Конюх этот пожилой, тощий, ходит по конюшне, в кормушки овес сыплет, а я рядом мыкаюсь.

- Отец-то есть?

- Нет.

- А что так?

- На войне убили.

- Да, брат, - говорит конюх, - суровое это дело - война, не антиресное.

И стоит, словно вспоминает что-то, и глаза делаются у него далекие-далекие и грустные.

- Вона, значит, как... Убит. А в каком роде войск?

- У Плиева.

- Вона? Казак, стал-ить? И когда его этто?

- В сорок пятом, в апреле...

- Вона? Стал-ить, месяц не дотянул. Да, брат, не антиресное это дело - война. Ничего в ней хорошего, одно убийство, да и только... Ну, а сам-то казакуешь?

- Нет.

Кем он станет, этот мальчишка, без седла, охлюпкой, восседающий на деревенском коне-труженике? Кем он кажется сейчас себе? Ильей Муромцем? Бойцом Первой конной? Чапаевым? Одно ясно: с той минуты, как сел он на коня, не сможет он забыть это удивительное существо. Теперь для него кони, детство, счастье и Родина слились в одно.

...Филипп Македонский, отец знаменитого полководца, большое значение придавал коннозаводству, с этой целью в Македонию с берегов Дона было доставлено 20 тысяч скифских лошадей.

О сложности работы говорят такие данные: в родословных упоминаются 33 жеребца: 11 турецких, 10 варварийских, 8 арабских (среди которых Годольфин-Арабиан) и 4 неустановленной породы. По женским линиям упоминаются клички пятидесяти лошадей, среди которых марокканские, варварийские и сыгравшие особую роль в формировании породы британские ("королевские").

- А что?

Я молчу. Как ему объяснить, что это, может быть, мечта всей моей десятилетней жизни, да только где мне и на чем ездить? Скачу я верхом только во сне и плачу, когда просыпаюсь, потому что сон быстро кончился.

- Надо попробовать. Чай, охота?

Да я всем телом воспринимаю движения лошади, мне кажется, стоит мне подняться в седло - и я помчусь, поплыву, полечу через леса и горы...

- А вот, ну-ко... - И конюх выносит из боковушки седло! Ничего, что оно старое, сквозь протертую кожу торчат какие-то доски, ничего, что стремена заскорузлые, веревочные, а подпруга вся перекрученная, зато я сяду на коня! Я сяду на коня!

И вот этот замечательный, чудный, добрый человек, от которого так прекрасно пахнет махоркой и навозом, подсаживает меня, и я оказываюсь где-то страшно высоко над землей, и лошадь начинает плавно шагать, и я еду! Еду на коне!

- А вот рысцой?

И тут все меняется. Все начинает прыгать, дрыгаться, я цепляюсь за седло, но съезжаю то в одну, то в другую сторону...

- Повод, повод держи! Держи, не пускай вскачь! Держи!

Но я вылетаю куда-то вверх, а потом повисаю на стременах впереди лошадиной головы. Она перекинула меня через холку, и теперь мы изображаем странную фигуру. Впереди я - иду на руках, потом лошадиная голова, и мои ноги охватывают шею хомутом. Лошадь, стараясь на меня не наступить, медленно вышагивает по кругу.

- Вона? Дак ты чо кобыле-то замест передника повис? Ну-ко-ся. - И конюх вынимает меня. Я умираю от позора.

- Ты, паря, не того. Погоди, ищо научисси... Ищо, что ль, сядешь?

- Да, - говорю я. - Да!

- Ну вот, - говорит конюх через полчаса. - Вона сколь катаисси и не упал. Научисси. Ищо мастером спорта будешь... Ищо про тебя в "Правде" напишут. Тогда помяни конюха дядю Колю-мордвина. Запомнил?

Я запомнил. Я век тебя буду помнить, добрый человек! Я запомнил тебя на всю жизнь, хотя больше мы с тобой не увиделись. За самовольные отлучки меня исключили из лагеря.

Печальная мама везла меня домой. Я ей все рассказал, и она все поняла. А моя одежда, и руки, и волосы пахли лошадью. Я ездил верхом! Я ездил верхом!

В городе меня мучили воспоминания о том, как я сидел в седле. Я думал о конях постоянно, они мне снились каждую ночь. Но в городе коней не было, и тогда я стал искать их в книгах. Я начал читать все, что хотя бы отдаленно относилось к ним. И вскоре оказалось, что больше всего написано о кавалерии, о коннице, потому что до самого недавнего времени конница была самой большой военной силой. Больше того, коневодство развивалось усиленно потому, что в первую очередь коней требовала война. Вот о военном искусстве конницы и будет следующая глава.